«Это последний месяц в лагере», - рассуждал Саша, влюблено глядя на Германа, -  «Как я хочу, прижиматься к нему, чувствовать тепло его тела, целовать его нежные губы, тонуть в омуте карих глаз…»

- Когда ветер ворвался в мой дом….ууугу-гу гуу – Гера что-то бубнил под нос – Слушай, Сашка, а ну пошарься и найди лист бумаги и ручку.
- Возьми, у меня там блокнот в тумбочке, вырви из него.
- Уж лучше ты, а то я еще как выдерну, и он распадется к чертям – Гера вскочил и подошел к тумбочке, достал блокнот и направился ко мне.
- Какие же мы… – с легкой улыбкой произношу я. Он протягивает мне блокнот, но я не успеваю его взять, в тот момент, когда Гера разнимает пальцы. Он падает. Куча бумажек разлетелись и мы, присев на корточки, начали их собирать.

Тут Гера поднимает очередную и переворачивает ее.
- Ну что с тобой, что застыл как статуя? – не поднимая головы, обращаюсь я. В ответ тишина. Я поднимаю голову и вижу как ты, не удерживая равновесие, падаешь на мягкое место. Он смотрит на лист не отрывая взгляда, на его лице непонятный испуг, перемешанный с разочарованием и злостью.
- Что с тобой? – встаю на колени и тянусь к нему. Гера продолжает сидеть в такой же позе, пока я не вырываю лист из его рук, после чего он переводит свой взгляд на меня. Я разворачиваю листок, и ужас охватывает меня, это фото Саида, того самого, которого я так любил… Точнее, думал, что люблю, я рассказывал о нем Гере, когда мы делились опытом и вообще болтали о жизни.
- Гера…- я протягиваю к нему руку, но он резким движением отползает назад, - Ну это же глупо, ну послушай же меня!
- Глупо? Ты думаешь, что это глупо? – в его голосе столько злости, но еще больше обиды. Неужели он думает, что я все еще люблю Саида? Это на самом деле глупо… Ведь мне кроме Германа больше никто не нужен, а фото – просто не выбросил, просто память, ведь он остался моим знакомым и не больше!
- Гера, ведь ты не думаешь, что он для меня что-то значит? – Господи, только бы он все правильно понял, ведь он такой вспыльчивый и ревнивый, чего стоила та история с Валерой. Я делаю очередную попытку дотянуться до него и взять за руку.
- Не прикасайся ко мне! – столько злости в его голосе я еще никогда не слышал!

- Гера, ты чего? – Саша сел рядом с юношей и коснулся плеча своего панка.

- Да иди ты, - буркнул Герыч и поднялся.

- Я не понимаю… - Сашка потупил взгляд. Щёки вспыхнули. К горлу подкатил ком.

- Я тоже не понимаю! – Гера решил плюнуть на чёртову сдержанность и дать выход эмоциям. – Веришь – нет… ни х*я не понимаю! – закричал он. - Объясни мне, тупому говнопанку, зачем хранить фотографию этого чурки в блокноте? Нет, я бы понял, будь между нами только секс… Но, судя по происходящему ранее… По тем словам, что мы говорили друг другу… между нами… -  Гера запнулся. – Любовь? Скажи, любовь?

- Да, – шепнул Бусол, сжимая в руках фотографию Саида.

- Тогда, я тем более не понимаю твоих действий, - Герыч театрально развёл руками. – На хера тебе эта фотография, если мы два месяца вместе? Если мы… - панк судорожно втянул воздух. – Ты до сих пор не можешь забыть этого «арабского жеребца»?

- Гера! – Саша задрал голову вверх, - Выслушай меня…

- Зачем? – хрипло выговорил Савельев. – Лично для меня, всё стало ясно. Ты до сих пор грезишь им… А я – так, на время. Уедем из лагеря, и, как говорится, прости-прощай. Не знаю как тебе, а мне – обидно.

- Перестань попороть горячку! – Сашка резко вскочил и грубо заключил в крепкие объятия Германа.

- Саша, отпусти, - выдохнул Савельев.

- И не подумаю, - Бусол принялся целовать парня в шею, в горящие от негодования щёки, в лоб, покрытый испариной.

- Отъ*бись ты! – выкрикнул Гера. Поцелуи Саши обжигали его кожу. Обида сжигала его душу. – Ты хранил фото этого Саида в блокноте. Уверен: каждый день ты доставал фотографию, и в тайне от меня смотрел на неё. Сравнивал: прокуренный панк и импозантный арабский мачо…

«Какую х*йню я порю», - поморщился Гера, - «Но… Взялся истереть – так иди до конца».

- Что ты несёшь? – отчаянно, прямо в ухо, проорал Бусол. – Навыдумывал, как пожилая романистка…! Тебе показалось, что…

- Во-первых, уверни громкость, - процедил Герыч, всё-таки вырвавшийся из объятий Сашки. – Во-вторых, да, мне всего лишь показалось, что мои чувства по отношению к тебе были взаимны. Знаешь, Александр, мне жаль, что мне всего лишь… - Гера выделил голосом последнее слово. – показалось… Парень развернулся и направился к выходу.

- Гера, куда ты? – Сашка бросился за ним.

Савельев резко развернулся и выставил руки перед собой, останавливая взволнованного Бусола!

- Не вздумай идти за мной, - тихо произнёс Герман и ушёл.

- Гера… Идиот! – в сердцах проорал Саша в след любимому и швырнул на пол злополучный блокнот, лежавший на кровати.

***

    Комнаты №6 и №7. Последние два месяца, Гера ночевал не в  «шестёрке», куда был официально поселён при распределении. Он засыпал, обнимая своего Сашку в комнате, на двери которой висела немного перекошенная семёрка. Как хотелось снова войти в типовую комнатушку, завалиться на узкой койке рядом с Бусолом! Но обида, нанесённая Сашей, была слишком сильна. Герман незлопамятный парень. Да, его легко вывести из себя, но он не мог, не умел, и, главное - не хотел, подолгу дуться на кого бы то ни было. Однако, в данном случае, Савельев не собирался делать первых шагов к примирению. Было слишком больно. Давно на Герыча не накатывала такая мощная волна депрессии. Он чувствовал себя обманутым и преданным.

      Герман вошёл в свою «шестёрку». На одной из коек расположились Стас и Влад, предаваясь плотским радостям. Услышав, как скрипнула дверь, Владик отпрянул от Самойлова и одёрнул задранную майку.

- Не шугайся, - улыбнулся Гера. – Это всего лишь я. Кстати! – панк поднял палец вверх. – Дабы упредить все вопросы: сегодня я буду ночевать здесь. На этой вот холодной кровати, - юноша похлопал ладонью по аккуратно застеленной койке.

- Вы поругались с Сашей? – поинтересовался Влад.

- Какие-то вы сегодня не такие, - прищурился Стас.

- Что вы! – Гера изобразил искренне удивление. – Всё хорошо. Мы просто в молчанку играем. Как в детстве, помните? Ну… «Кошка сдохла, хвост облез, кто слово скажет, тот её и съест».

- И долго вы намерены играть? – вскинул бровь Влад.

- Я, по крайней мере, первым сдаваться не намерен… - Гера устало плюхнулся на кровать. Весь день он старался скрыть своё истинное, поганое настроение, но сейчас душевные силы иссякли. Он обхватил голову руками и тупо уставился в пол.

- Гера? – Стас позвал приятеля.

- Вы продолжайте… - Герыч пытался говорить с привычным задором. – Не стесняйтесь. Я на пьянках-гулянках всякое видел…

- Герыч, с тобой точно всё в норме? – не унимался Самойлов.

Неожиданно, панк поднялся  и подошёл к окну. Примерно минуту, он грустно смотрел, как сильные порывы ветра клонили безвольные деревья вниз, и как где-то вдалеке, собиралась огромная армия кучевых облаков, которые были готовы в любой момент оккупировать чистое ночное небо.

- Сашка должен побыть один, - вдруг проговорил Герыч.

Стас и Влад переглянулись.

- Мне нужно подумать. А ему, вероятно, помечтать.

- Ты о чём? – уточнил Владик.

Гера повернулся к приятелям и посмотрел сквозь них:

- Должно быть, Сашка сейчас придаётся мечтам об арабском жеребце.

- О ком? – Стас забеспокоился – в адекватном ли состоянии находится Гера.

- Ты что, никогда не видел арабских скакунов? – покачал головой Герыч и натянуто улыбнулся. – Даже на фотках не видел? Зря… - панк хмыкнул. – Вот я сегодня видел фотографию одного. Элитная порода. Вороной. Густая грива, переливающаяся на солнце. Когда он двигается - мышцы играют под его кожей…

 Влад кашлянул.

- А какой он, должно быть, страстный во время скачек, - Гера мечтательно закатил глаза и причмокнул. – Вот кем грезит Саша, - уныло заключил парень.

- Герыч… - Стас поднялся с койки и собирался сказать что-то ободряющее, но панк перебил его.

- Знаете, я пожалуй оставлю вас… Но, не надейтесь! – Герман улыбнулся, но попытка оказалась неудачной. Получилась не улыбка, а оскал.  – Я приду через час!

Сказав это, Савельев буквально вылетел из комнаты.

Оказавшись в коридоре, Гера подошёл к комнате №7 и припал ухом к двери. Было тихо, не считая подозрительных вздохов и всхлипов. Не выдержав, он повернул руку и заглянул внутрь. В помещении был один Саша, который лежал на кровати, уткнувшись лицом в подушку.

«Плачет что ли?» - пронеслось в голове панка.

- Сашок, - не сдержавшись, шепнул Герыч.

- А? – Бусол моментально вскочил и уставился на любимого, стоявшего в дверях.

- Гера! – парень потянулся к Савельеву. Глядя в покрасневшие, заплаканные глаза Сашки, Герыч был готов забыть про сегодняшнюю ссору, выдворить все дурные мысли… Он тоже шагнул навстречу Саше, но, вдруг, взгляд юноши упал на помятую фотографию «жеребца», которая лежала на прикроватной тумбочке. Герман отпрыгнул назад.

- Гера? – Саша с выражением вселенской скорби на лице, посмотрел на возлюбленного.

- А я-то, дурак, подумал… - Герыч горько засмеялся и с немым укором взглянув на Сашку, хлопнув дверью, вышел.

Бусол стоял по середине комнаты.

- Почему? – шепнул он в пустоту. Сашка сел на кровать, на глазах снова предательски навернулись слёзы. Саша схватил с тумбочки фотографию.

- Это всё ты! – выкрикнул он. – Ненавижу! – Бусол посмотрел на улыбающегося Саида в последний раз. – Прощай, - юноша порвал фото на шесть неравных частей, которые крупными снежинками полетели на пол.

      Сашка растянулся на кровати и уставился в потолок. Дурак, а он думал, что расставание с Саидом было мучительным. Бусол понял: тогда он не испытывал и половины  той боли, которую он переживает сейчас. Гера. Искренний, неунывающий, вспыльчивый… Сгусток позитивной энергии. Кто бы мог подумать, что человек, раздражавший при первой встрече, станет таким родным?

- Гера… - беззвучно, одними губами, проговорил Саша.

Юноша закутался в колючее, казённое одеяло, но не мог согреться. Казалось, всё тепло ушло вместе с Герой. Сашка обнял себя за плечи. До чего же было классно лежать здесь, на узкой кровати, тесно прижавшись друг к другу, чтобы случайно не свалиться на пол. Ноги переплетались под одеялом. Саня любил зарываться пальцами в мягких волосах Геры. А Герыч любил щекотать Сашку и дуть ему в уши, заставляя смеяться до слёз.

«Как быть дальше?» - думал Александр. – «Если Гера меня не простит?... Как мне жить в лагере, бок о бок с ним? Я же сойду с ума от угрызений совести. Я сойду с ума… без него». Саша уткнулся лицом в подушку.

- Утром… Утром попрошу у Геры прощения и всё объясню, – пообещал сам себе Бусол.

Саша крутился, пытаясь заснуть. Наконец-то, Морфей заключил юношу в свои объятья, рисуя в сознании Бусола несуразные сны.

Гера стоял на стене, ограждавшей лагерь. Сашка бегал внизу, крича что-то невразумительное. За спиной панка было два больших крыла, перья которых были как и Герины волосы – сине-зелёного цвета.

- Прощай, - сказал Савельев, и, оттолкнувшись от стены, полетел куда-то далеко, шумно размахивая своими цветными крыльями.

А Саша метался внизу и плакал от осознания собственного бессилия. Ему было не под силу перепрыгнуть через забор и броситься за его родным Герой.

- Ерунда какая-то! – Сашка сел в кровати и стер с лица градины холодного пота.

- Утро… Приходи поскорее, - промямлил Бусол.

На небе, как огромная сырная голова, висела Луна.

    Сашка снова улёгся, он еще какое-то время крутился, но не как не мог уснуть. Раньше, Гера всегда приходил к нему и они, поребячившись, засыпали в тесных объятиях. А сейчас он лежит один, даже одеяло не согревает и одиночество холодной дрожью бьет по всему телу. Не выдержав этого адского мучения он тихо поднялся с кровати, и не снимая с плечей одеяло, вышел из комнаты. Коридор был исполосован лунным светом, он подошел к окну и долго наблюдал за чарующими узорами, которые получались из качающихся ветвей и трепещущих листьев под ласковым дыханием ветра на фоне луны.

« Гера, ну почему все так получилось? Это же такая глупость! Сущий бред! Неужели ты сомневаешься во мне, в моей любви к тебе? Какой же ты глупый!»

      Постояв еще какое-то время, Сашка решил прямо сейчас все решить, но когда он подошел к 6 комнате, что-то остановило его.

«А вдруг он все еще зол на меня, вдруг не простит? Нет, такого не может быть, ведь мы любим друг друга! Ведь любим?». Страх всё испортить был настолько силен, что Сашка не смог пересилить себя.

« Завтра, все решим завтра!» - подумал он и направился в свою комнату.
Лежа на кровати, он вспоминал самые яркие и приятные моменты, которые были связаны с Германом. Он прокручивал в голове их взглядов и пытался вспомнить реплики, начиная с их первой встречи. Пока усталость и сон не одолели его.

***

    Гера решил не возвращаться в шестую комнату, а поднялся на этаж выше. Там находились не жилые помещения, а классы и кабинеты администрации. На этом же этаже, в конце коридора, располагался небольшой закуток, где стоял старый, с потёртой обивкой диван. Савельев решил, что проведёт ночь там.

- Фикус в углу, скрипучий диван, лунный свет, стелящийся по полу - идеальная обстановка для рефлексии, - заключил Гера и развалился на диване, - Не хватает сигареты. Но это легко исправить.

Панк достал из кармана брюк в красную шотландскую клетку, помятую пачку любимого «Честера». Курить в помещении было строго запрещено. Кое-где,  на стенах висели предупреждающие надписи с перечёркнутой сигаретой, но Германа это не волновало. Он щёлкнул зажигалкой и с удовольствием затянулся.

- Кирпичная коробка, скрытая на лесополосе. Здесь нахожусь я. Лежу на диване, вдыхая пыль с его ветхой обивки, - Герман любил рассуждать вслух. – Я мог бы находиться в этой же кирпичной коробке, но в другом месте, и не один. Что предпочтительнее. Но в данный момент, это не позволительно,  - юноша стряхнул небольшой столбик пепла на пол. – Я – истероид! – торжественно заключил Герыч и сделал глубокую затяжку.

Савельев засмеялся. Над собой. Сейчас, лёжа в пустом коридоре, где полоски лунного света прорезали густую темноту, он успокоился, и разложил все свои мысли по полочкам.

 Гера понимал: Сашка забыл про Саида, и, конечно, не лелеет никаких желаний снова быть с ним. Не такой Бусол человек. Как он отчаянно пытался объясниться, но Герыч не позволил… Виновата вспыльчивость и болезненный приступ обиды.

- Если бы я  тогда смог успокоиться… Лежал бы сейчас в «семёрке» и тискал бы Сашку за ляжки, - хмыкнул Савельев. – Какую я ересь нёс…Стыдно вспомнить. Действительно, как «пожилая романистка».

А расстроенный до слёз Сашка добил его окончательно. Будь Гера милосерднее, он забил бы на фото, лежащее на тумбочке, и прижал бы Сашу к себе, поцеловав в темноволосую макушку. Но нет: обида снова взыграла в мыслях Савельева и он оттолкнул от себя парня, в который так в нём нуждался. Сейчас, лёжа на просиженном диване, Гера понял: зря он это сделал.

- Был бы мне Саша безразличен – я бы сегодня сцену не устроил, - успокоил себя Гера и бросил бычок под диван.

     Савельев закрыл глаза, желая как можно скорее заснуть. Он знал – наступит утро, и они с Сашкой обязательно помирятся. Иначе просто быть не может. Позитивный настрой начал овладевать сознанием панка. Вдруг, совсем некстати, Германа посетила дурная, но актуальная мысль, изводившая парня не первый день: что дальше-то? Лагерь смог в какой-то мере уравнять всех: и мажоров, и неформалов, и ботаников… Здесь смогли ужиться, и, даже подружиться, совершенно разные люди, которые «на свободе», вряд ли бы сошлись.

    Все жили в комнатах, стены которых были покрашены в стандартный бежевый цвет; все сидели в стандартных классах, проходя рекомендованные государственными, опять же, стандартами тренинги. Все: и избалованный Владик, и неприхотливый Гера питались в одной столовой, где подавали одинаковые для всех, порой не совсем аппетитные блюда. У ребят не было ни мобильников, ни ноутов, ни плейеров с любимой музыкой. Они были лишены возможности посещать ночные клубы или сейшны, и вообще, заниматься привычным времяпрепровождением.  Однако, парни, нашли между собой что-то общее, именно здесь, сидя в четырёх стенах.

    Герман вздохнул.

    Не смотря на редкие ссоры, ему было хорошо вместе с Сашкой. Лагерь стёр резкие различия в их поведении, в образе жизни. Но что будет потом, в Москве? Саша – правильный почти во всех отношениях юноша, без вредных привычек, из «верхов».

Гера родился и вырос в Долгопрудном. Чудом поступил на журфак в один из московских вузов.

- Одной проблемой меньше, - Гера достал очередную сигарету. – Теперь я буду жить в одном городе с Сашкой.

        Для себя Савельев давно решил: он не хочет терять то, что выросло между ним и Бусолом за эти месяцы. Гера понял, что искренне любит Сашку. Подобные чувства были ему неизвестны доселе. Подобные чувства, он ни с какими другими не спутает. Герыч был уверен в себе: как бы ни сложились обстоятельства, он сделает всё, чтобы сохранить их отношения. Но Герман боялся за Сашку: вдруг он не выдержит давления со стороны предков (панк понимал, если семья Саши узнает о таком «друге», ничего хорошего быть не может)… Савельев вообще, непривычно для себя, сильно загрузился: в голове один за другим возникали вопросы, на которые он не мог дать вразумительный ответ. В конце-концов, Гере всё это надоело, и он решил выкинуть из своих мыслей все думы о жизненных трудностях до утра.

- Главное – я верю в свои силы, - с некоторым самодовольством заключил Герман, улегся поудобнее на боку, и, подумав на сон грядущий о Сашке, отключился.

***

       Панк, потирая затёкшую шею, сел на диване. Лагерь ещё не проснулся. Только в столовой суетились поварихи, приступая к приготовлению завтрака.

         Гера вышел на лестничную площадку, сел на свежевыкрашенные перила, и скатился вниз: он намеревался заглянуть в 6ую комнату. Савельев, стараясь не разбудить спящих друзей, на цыпочках, прокрался в помещение. Достав из шкафа свой любимый балахон с Misfits, он отправился на улицу, вдохнуть утреннюю свежесть.

          Солнце заливало землю своим светом, но на улице было прохладно. На равномерно выстриженной траве, сверкали капельки росы. Гера решил поддаться порыву и пробежался по ухоженному газону, приминая траву. Росинки тут же оказались на носах Геркиных гадов. Бесцельное болтание по лагерю, быстро наскучило Гере: он покувыркался на турниках, находившихся на спортплощадке, заглянул в окна столовской кухни, интересуясь, что сегодня подадут на завтрак, покружил у разукрашенной трехметровой стены,  что ограждала лагерь от посторонних глаз. В итоге, Герман решил отправиться в своё любимое место. Он побежал к хозяйственно-складским помещениям, запрятанным в самой глуби лагеря. Савельев обожал сидеть на крыше одного из них. Ловко взобравшись по пожарной лестнице наверх, Гера устроился на самом краю ровной крыши, свесив ноги вниз. Щурясь от яркого солнца, Герыч смотрел  вдаль: за забором бежала пыльная просёлочная дорога, а дальше следовали лес и озеро… Именно там он сблизился с Сашкой. На севере собирались свиноцвые грозовые облака, но большая половина неба была нетронутой.

Савельев достал сигарету и закурил. Ему очень захотелось, чтобы сейчас, рядом с ним сидел его Бусольчик.