***
Максим сидел на скамейке в самом начале аллеи, согнувшись пополам. Подбежав к нему, присаживаюсь на корточки, отвожу непослушные пряди с его лица.
- Что с тобой? – суетливо трясу его за плечи. – Макс, посмотри на меня!
Алёнка, взяв малую за руку, отправилась домой, оставив нас одних.
Малафеев поднимает голову и устремляет на меня свои серые, в этот момент, наполненные щемящей грустью глаза.
- Представляешь, - выдыхает он. – Алёнка игралась, побежала голубем… И… машина… Сука, развернуться захотел не по правилам… На тротуар выехал… Я едва успел Нельку за руку оттащить…
- Нелька-то жива, - отмахиваюсь я. – Главное, ты как?
- Нормально, - слабо улыбается и снова вздыхает.
- Правда? – зачёсываю светлую прядь за ухо, и пристально смотрю в глаза Максима.
Замечаю, что немногочисленные прохожие заинтересованно смотрят на нас, двух пожилых людей, проявляющих друг к другу весьма двусмысленные знаки внимания. Ха! Нам не привыкать…
- Отведи меня домой, - Макс проводит холодными пальцами по моей щеке.
***
Сняв кроссовки, Максим поспешил в спальную и развалился на кровати. Он нахмурился и погладил себя в области сердца.
- Тебе плохо? Сердце? Может таблетку дать? – я разволновался не на шутку и впился в спинку кровати.
- Костик… - чувствуется, что Макс говорит с трудом, но пытается это скрыть. – Полежи со мной… Я очень тебя прошу…
С кухни запахло подгорелым мясом – Алёнка не уследила. Ладно, пусть разбирается сама.
Ложусь на бок, рядом с Максимом и зарываюсь пальцами в его волосах. Тянется тонкой ладонью к моему лбу, чтобы погладить его.
- У тебя руки дрожат, - ловлю его кисть, и подношу к губам. Целую запястье. Через бледную кожу просвечивают синие дорожки вен.
- От волнения, Костя, всё от волнения, - Максим сжимает губы. – Ребёнка чуть не сбили у меня на глазах, тут не только руки трястись будут…
Мы лежим тесно прижавшись друг к другу. Держимся за руки. Ловлю каждый вздох Максима. Как-то странно он дышит сейчас. Напряжённо. Тяжело.
- Твою мать, скажи, наконец, тебе плохо?! – выкрикиваю я, схватив Макса за рубашку.
- Сколько раз я должен повторить, что со мной всё замечательно? – шипит он. – Просто обними меня.
Недоверчиво смотрю на него, пытаясь понять, что не так? Максим боится боли, поэтому, всегда мне жалуется, если начинает чувствовать себя плохо. Взгляд… спокойный. Только дыхание сбивчивое и руки холоднее, чем обычно.
- Так сложно выполнить мою просьбу? – капризно выговаривает Малафеев.
- Пообещай, что скажешь, если состояние ухудшится, - прошу я. Максим молча кивает, закрыв глаза. Раскрывает свои объятия для меня.
***
Мы лежим так уже второй час. Алёна звала ужинать, но мы не пошли. Максим не захотел вставать.
Я почти полностью взгромоздился на моего худосочного Макса. Он обвил меня руками. Время от времени, поглаживает по спине и уткнувшись носом в шею, сбивчиво дышит. Мне кажется, что каждый удар его сердца отдаётся во мне. Никто не может представить, как мне хорошо сейчас…
Вдруг, Малафеев резко выдыхает и также судорожно втягивает воздух.
- Костя, - шепчет он. Я отрываюсь от него и приподнимаюсь на локте.
- Что случилось? – взволнованно скольжу пальцами по его шее.
- Всё хорошо, - Максим подмигивает и улыбается. – Я просто хотел сказать… - жмурится, словно пытается сдержать подступившие слёзы.
У меня сжимается сердце. Ему стало плохо? Не моргая, смотрю на Макса.
- Ты сделал меня самым счастливым человеком, Костенька, - ласково произносит он. Глупая слеза побежала по его щеке.
- Зачем ты так? – наклоняюсь к нему, и целомудренно поцеловав в лоб, утираю большим пальцем солёную капельку. – Будто умирать собрался, - натужно смеюсь я. – Просто скажи, что любишь.
- Я тебя люблю, - Максим произнёс эти слова с надрывом и положил свои ладони мне на щёки.
- Я тебя люблю, - словно эхо повторяю я, глядя в родные серые глаза.
Моё сердце колотится так, что кажется, сейчас сердечный приступ хватит.
- Поцелуй меня, - просит Максим, отведя мою рыжую чёлку в сторону. Я тянусь к его губам, и нежно, почти невесомо касаюсь их.
Макс сглатывает слюну, тяжело вздыхает, а потом, сдавленным голосом произносит:
- Так хорошо, - улыбается во все тридцать два зуба и проводит пальцами по моим скулам. Я легко киваю, соглашаюсь с этим утверждением. Действительно, хорошо… Мы вдвоём и больше ничего в мире не надо.
Вдруг, Макс закашлялся.
- Что такое? – прижимаю к себе, словно ему от этого станет легче. Опирается ладонями мне в грудь и толкает, чтобы я отстранился от него.
- Я всегда… буду… любить тебя, - хрипло выдохнул Максим, не моргая, глядя на меня.
Улыбнулся.
Закрыл глаза.
Я ошалело смотрю на него уже минуту, ожидая услышать его дыхание
Но он лежит со счастливой улыбкой на губах, не желая наполнить свои лёгкие кислородом.
- Максим! – опомнившись, кричу я, и начинаю трясти его, бить по щекам. – Не шути так… Скажи, что ты так дурачишься! – умоляю я. Припадаю ухом к сердцу. Не слышу ударов.
Дрожащими руками пытаюсь прощупать пульс. Наклоняюсь, подношу ладонь к носу Малафеева, желая поймать хоть один вдох. Но… тщетно.
Макс, ещё несколько минут назад, такой тёплый, живой…
- Как? Почему? – я не знаю, что мне делать. Закрываю лицо ладонями и начинаю рыдать.
Даже когда хоронил маму, а потом, батю – не плакал. Просто было больно и тяжело. А сейчас меня душат эти поганые слёзы. Заливают лицо.
Снова пытаюсь растрясти Максима, уговаривая его проснуться. Я не хочу верить в то, что он умер! Этого не может быть… Мы же обещали, что будем всегда вместе. Сегодня его День Рождения…
Отчаянно обнимаю Макса его и укрываю нас с головой одеялом.
***
Не знаю, сколько я лежал так, лелея надежду уловить хоть один его выдох. Зазвонил телефон.
- Алёна, возьми трубку! – реву я. А сам, подавляя слёзы, глажу Максима по похолодевшей щеке.
- Наверное, тебя поздравлять звонят, - шепчу на ухо Малафееву.
В комнату вбегает Лёлька.
- Папа Макс, тебя Давид поздравить хочет! – дочка улыбается, не подозревая о трагедии.
Отбрасываю одеяло в сторону и тянусь к трубке. Алёна удивлённо смотрит на меня – с красными от слез глазами.
- Максим спит, - шёпотом поясняю я.
- Привет, Додя, - приветствую лучшего друга моего Максима.
- Здравствуй-здравствуй! – смешливо говорит тот. – Благоверного твоего хочу, - шало требует он.
- Благоверный спит, - сдавленно отвечаю я.
- Костя, будь человеком, позови Максима! Я итак со звонком припозднился! – настаивает Додя.
- Он спит! – кричу я, сорвавшись.
Алёнка, всё это время изучавшая пристальным взглядом «спящего» Максима, забралась на кровать и решилась прощупать пульс.
Завизжала, дура.
- Папа, папа умер! – заорала она, уставившись на меня огромными глазами.
- Идиотка! – выплёвываю я. – Он просто уснул… Завтра проснётся, - как одержимый твержу я, не желая принимать очевидный факт.
- Что с Максом? – в динамике слышится возглас Давида. – Костя, объясни!
- Умер! – Алёнка выхватывает у меня трубку и кричит. – Дядь Додя, Максим… умер, - начинает плакать. – А рыжий… с ума сходит… вроде, - утирает слёзы.
- Я сейчас приеду! Алёна, я сейчас же приеду! – слышу суетливый голос Давида.
Обхватываю голову руками, и, закрыв глаза, ору на всю квартиру:
- Неужели так сложно понять: Максим просто спит!
***
Я словно провалился в какую-то воронку, от горя не замечая ничего вокруг. Алёнка отправила Гарика и Нельку домой. Я не пошёл провожать их в прихожую. Приехал Давид. Раскрасневшийся, взволнованный. Сел рядом со мной на кровати. Начал что-то тараторить, трясти меня. Я ничего не понимал. Не реагировал. Смотрел на нашу «свадебную» фотографию, висящую на стене в спальной.
- Приди в себя, наконец! - воскликнул Давид и отвесил мне подзатыльник, тем самым, приведя в чувство.
- Как это случилось? – он пальпировал грудную клетку Макса, пытаясь понять причину смерти.
- Он гулял с внучкой… На неё чуть не наехала машина. Он бросился к Нельке. Разнервничался… - монотонно, глухо перечисляю я. – Потом, мы лежали здесь… Часа два, не больше. Максим тяжело дышал, но списал это на волнение.
- Надо делать вскрытие. Я лично проведу его… - Давид закрыл лицо руками. Видно, что ему было больно потереть лучшего друга. – Сейчас… вызову бригаду…
- Завтра, прошу тебя, завтра! – на меня нашло состояние безысходно отчаянья. – Прошу, пусть Максим побудет со мной. До утра…
- Папа, ты с ума сошёл?! – воскликнула Алёна, которая всё это время стояла в дверях комнаты.
- Заткнись, - рычу я, и дочка обессилено плюхается на корточки.
- Давид, я не отпущу его сейчас! – сжимаю руку Давида.
- Костя, пойми… Завтра будет только хуже! – бессильно закрывает глаза. – Неужели ты хочешь видеть, как будет меняться его тело? Через 1-2 часа будут появляться первые трупные пятна, через 2-4 часа, начнётся процесс окоченения… А трупное высыхание? Костя, поверь, тебе совсем не нужно видеть, как через полтора часа помутнеют его роговицы, возникнут желто-бурые участки на белочных оболочках глаза…
- Хватит! – перебиваю Давида. Я больше не в силах слушать лекцию про трупные явления. – Максим. Останется. Со. Мной! – чеканю я, и, помолчав, поднимаюсь с кровати.
- А теперь… Все вон! – указываю рукой на дверь. – Оставьте… нас.
Алёна, посмотрев на меня как на безумца, всхлипнув, выбежала из комнаты первой.
- Я завтра приеду в 9 утра, - предупредил Давид, и, опустив голову, тоже покинул комнату.
***
Это была моя последняя ночь с Максимом. Я настежь открыл окно, чтобы в комнату дул свежий, ночной ветер. Поцеловал Макса в холодные, сухие губы, и лёг с ним рядом, укрывшись одеялом. Безумие?
Я разговаривал с ним. Спрашивал: «Макс, а помнишь, когда нам было по 20…» Он не отвечал, но я верил – он слышал меня. И ещё, я очень надеялся, что он заберёт меня за собой. Как можно скорее.
Утром приехал Давид с бригадой санитаров. Забрали у меня Максима. Алёна, ночевавшая у нас, в соседней комнате, не хотела отпускать меня с ними в морг. Но я всё-таки поехал.
Аутопсия, которую проводил лично Давид – ныне главный суд-мед эксперт области, длилась бесконечно долго. Наконец-то, он вошёл в свой кабинет, где я ждал его, сидя на диване.
- Смотри, Костя, - протягивает мне ладонь затянутую в окровавленную резиновую перчатку. На ней лежал какой-то густо-бродовый кусок, напоминающий небольшую пробку от вина.
- Что это? – с неприязнью смотрю на сгусток.
- Это причина смерти Максима, - у Давида дрогнула рука. – Тромб. Макса убила тромбоэмболия легочной артерии.
- А по-русски? – цежу я.
- Ты ведь знал, что у Макса был тромбоз глубоких вен?
Киваю, поджав губы.
- Вот так получилось, что один из крупных тромбов оторвался и заткнул ветви лёгочной артерии…
- Поэтому Максим тяжело дышал, да? – до крови закусываю губу.
- Да… Макс попал в те 20% людей, которые умирают в первые два часа после возникновения эмболии, - Давид положил мне руку на плечо.
- Почему он молчал? Ведь ему можно было помочь? – я начинаю задыхаться от негодования. Правда, почему этот придурок не сказал мне, что ему сложно дышать? Что ему больно? Или… он хотел умереть?
- Костя, шансы помочь Максиму в этом случае были очень невелики, - пытался оправдать Малафеева Давид.
- Но они были! – ударяю кулаком по дивану. А потом, слёзы снова навернулись на глаза. Закрываю лицо руками. Давид сидит рядом со мной, ссутулившись и опустив голову.
***
Через некоторое время, я покидаю бюро экспертизы и, вызвав такси, еду домой.
В квартире тихо. Максим не встретил меня в прихожей, а ведь я так привык, переступив порог, первым делом, обнимать его.
- Макс! – зову, но в ответ получаю тяжёлое молчание.
Не снимая уличной обуви, прохожу в кухню, и, достав из буфета бутылку водки, откупорив её, пью прямо из горла.
Завтра Максима кремирует, как он и хотел, не раз говоря мне об этом. Без отпевания и прочих православных обычаев.
От моего любимого останется лишь ваза с прахом… которая станет для меня, наверное, самым дорогим предметом на этой Земле. Ведь в ней будут храниться частички Максима. | 
Сижу и плачу..
