Кремация длилась час. Как и хотел Максим, всё прошло скромно, без панихиды. Когда его тело загрузили в печь, я включил на мобильнике Sleeping in the fire, Макс просил меня об этом в июле, когда он болел, и сгорал от температуры под 40. Думал, что умрёт.

     Присутствовали только самые близкие люди: Я, Лёлька и его лучший друг Давид. Мы сидели в траурном зале крематория и ждали, когда принесут урну с прахом.

Алёна плакала. Давид нервно теребил полы своего пиджака. А я смотрел фотографии, сохранённые на мобильном телефоне – так было легче. Руки дрожали. В горле стоял ком.

 Наконец-то резные двери из красного дерева распахнулись и мужчина, одетый во всё чёрное, принёс вазу с прахом Максима. Ваза белая, фарфоровая, расписанная голубыми узорами, закрытая крышкой. Она очень нежно и хрупко выглядит – я специально выбрал её, ведь Макс тоже был таким.

Обычно, урны с прахом оставляют в колумбарии, но я наотрез отказался это делать, чем удивил работников крематория.

Ещё не хватало… оставлять Макса одного.

***

      Алёна сказала, что мне нужно учиться жить без Максима. Разве это возможно? Я большую часть жизни провёл с ним. Не считая моего брака,  мы и не расставались-то никогда больше чем на 3-4 дня. Всё делали вместе: ходили по магазинам, смотрели телевизор, ели, принимали ванную…

    Сейчас мне кажется, что я разрезан пополам. Мне даже дышать сложно. Я хожу по пустой квартире из комнаты в комнату. Смотрю на фотографии висящие на стенах. Застывшие моменты счастья… И так не хочется осознавать, что это больше никогда не повторится…

      Потом, я сидел в кресле качалке, курил сигару, и прижимал себе вазу с прахом Максима. Я даже поцеловал её несколько раз. Я разговаривал с ней. Уверен, со стороны это похоже на настоящее сумасшествие. Но я не могу по-другому.

***

    Дни превратились в пытку. Они казались бесконечными. Наполненные чёрной меланхолией. Я не бреюсь, не умываюсь, не чищу зубы -  зачем? Время провожу однотипно – курю одну за другой, ничего не понимая, пялюсь в телевизор, не важно, какую передачу показывают. Рассматриваю наши фотографии на стенах.

У нас есть куча семейных видео, заснятых с самой юности, но я не решаюсь поднять архив. Боюсь, что тогда, я полностью свихнусь.

Каждый вечер, после работы, приезжает дочь.

Её удручает моё состояние.

Она умоляет меня успокоиться, взять себя в руки.

Я даже пытаться не буду – со смертью Максима умер и я. Осталась лишь моя телесная оболочка. А какой с неё прок?

        Максим не считал себя православным, поэтому всегда называл поминки «неактуальными». Но я решил пригласить Давида и Илью – «юного друга» Макса.

Мы сидели за столом молча, выпив каждый по гранёному стакану водки.

Илью развезло, и он, подавляя слёзы, стал вспоминать, сколько хороших советов дал ему Макс.

Потом, понесло Додю, и он начал предаваться воспоминаниям об их беззаботном детстве, об их шалостях и выходках.

Я слушал всё это, и, не выдержав, зарыдал.

- Костя, а что скажешь ты? – протянул Илья.

Я закурил и уставился на дно стакана. Наверное, минуты две, я собирался с мыслями, а потом тихо сказал:

- Я об одном только жалею…

Мои собутыльники переглянулись, а я усмехаюсь их реакции.

- Жалею я о том, - выдыхаю, - Что нам было отведено всего 40 лет… Этого оказалось ничтожно мало...

Повисло молчание.

- Ладно, - обречённо взмахиваю рукой – Давайте ещё по одной… За Максимку…

***

      Я напился, и мне стало немного легче. Проводив гостей, я всё-таки решился посмотреть наши видео. Шатаясь, я вошёл в наш «кабинет» и достал из стола внешний винчестер, на котором хранилось более терабайта оцифрованного видео, снятого начиная с 1992 года.

       Я подключил его к системнику и начал выбирать среди сотен папок нужную. Дни Рождения, Годовщины, Новые Года… Просто гулянки… Отдых заграницей… Забавные, короткие видео, которые мы снимали дома, просто так… Папка XXL. Я рассмеялся, вспомнив, как мы снимали домашнее порево. Выпендривались перед камерой, нарочито-артистично стонали… А когда смотрели, ржали как кони. До слёз. Катались по полу. Да, это был полный пиздец.

    Меня привлекает заголовок: «Новоселье, 18 мая 1992». О, это был незабываемый, счастливый день. Именно тогда мы с Максом начали жить как семья, в однокомнатной съёмной квартире. По этому случаю, мы закатили гулянку, пригласив друзей. А соседи вызвали ментов…

Открываю окошко видеопроигрывателя, и понимаю, что я забыл про кое-кого. Шаркая, тороплюсь в свою комнату, и беру с прикроватной тумбочки вазу с Максимом.

- Сейчас видео будем смотреть, - сообщаю я.

И усевшись поудобнее в кожаном кресле, прижимаю к себе вазу и с пьяной улыбкой смотрю на происходящее на экране.

Вот, Макс корчит рожу прямо в объектив. Потом складывает губки бантиком и посылает мне поцелуй. Ха! Задирает майку, и, облизнув пальцы, начинает теребить розовый сосок.

- Ух ты, бля… - восхищаюсь я нетрезвым голосом. – Да, детка, - протягиваю руку к Максиму и глажу его по плоскому животу. Потом, переворачиваю камеру и снимаю наши пьяные рожицы. Начинаем лизаться, закрыв от удовольствия глаза.

Пожалуй, я это промотаю. И проматываю, не буду душу травить.

Запись прерывается, потому что после этих поцелуев, я уронил камеру и потащил Макса в укромный уголок.

Снова начинается «кино». Это уже Додька снимал.

Максим развалился на диване и с удовольствием раскумаривал косяк. Я сидел с ним рядом, я с недовольной рожей что-то мямлил.

- Покажи мужу, где раки зимуют, э, Костян, - откуда-то из-за кадра раздаётся голос Сани.

- Слыыыш! – с размаху шлёпаю Макса по ляжкам. А он хохочет. Как всегда, громко и заливисто. – Дааай! – выхватываю и руки косяк.

- Ты шо хуичишь, плесень болотная? – возмущается Максим.

- Целовать тебя хочу, - наваливаюсь на него и жадно засасываю, одновременно изымая косяк.

А потом мы раскуривали его вместе, по-цыгански. Я набирал в рот дым, а потом, прижавшись губами к губам Максима, выдыхал дурь в него.

- Весело было… - вздыхаю я, погладив вазу.

    После этого ностальгического вечера, я заснул легко и спокойно. Конечно, сжимая в объятьях вазу с Максимкой…

***

    Очень хреново, всё-таки, просыпаться каждое утро и думать: «Когда же я сдохну?» 

      Этот вопрос, я задаю Алёнке. Каждый день. Она психует, орёт на меня. Называет маразматиком… Соглашается, что это очень тяжелая потеря, но её нужно пережить. Глупая… Конечно, ты, доча, смогла смириться с уходом Макса. Потому что ты, Алёна, не любила его так сильно, как его люблю я.

   Уже пять дней без него. Каждое утро, я просыпаюсь в холодной постели и бегу на кухню, надеясь увидеть Максима, суетящегося у плиты. Но кухня пуста. А в спальной, на помятых простынях, лежит ваза с его прахом. Я сплю с ней, словно маленький ребёнок с плюшевым мишкой.

     Решаю пройти обследование в больнице. Вдруг я болен и у меня есть шанс умереть в скором времени? Но результаты меня разочаровали.

- Ах, Константин Ефимович! - восхитилась врачиха. – Вы прекрасно сохранились для вашего возраста. Ровесники должны завидовать вашему здоровью… и внешности.

- Значит, я ещё долго буду жить? – обречённо спрашиваю я.

- Должны! – улыбаясь, согласилась женщина.

- И что… никаких шансов… умереть… так… неожиданно? – с кислой миной интересуюсь я.

Докторша посмотрела на меня как на умалишённого.

- От внезапной остановки сердца умирают и здоровые люди. Даже молодые… - пожимает плечами она.

- Спасибо,  доктор! – оскаливаюсь я и выхожу из кабинета, с зародившейся надеждой, уйти из этого мира в скором времени.

***

       Две недели без Максима. Со временем, боль утраты не прошла, а наоборот, только усилилась. Теперь, с вазой с прахом Макса, я не только сплю. Я таскаю её с собой повсюду: когда ем, моюсь… и даже хожу в магазин. Я разговариваю с Максимом, глядя в потолок. Часто, мне начинают слышаться шорохи и шаги, когда я сижу в кресле-качалке и курю очередную сигарету, запивая коньяком. Тогда, я вскакиваю с насиженного места, и бегу к источнику шума, надеясь увидеть моего Макса… Всё чаще мне мерещится, что Максимка подмигивает мне и посылает воздушные поцелуи с фотографий, висящих на стенах. Начинаю сходить с ума от горя?

Потерял интерес ко всему и ко всем.

Много пью и курю.

Бывает, читаю статью в газете, и начинаю осознавать, что я ничего не понимаю. Просто набор слов, ничего не значащих для меня.

Слушаю «нашу» с Максимом музыку, которую мы любили еще, будучи совсем молодыми. Хоть какая-то отдушина.

Ностальгирую, роюсь в воспоминаниях, которых оказалось куда больше, чем я предполагал.

Бесконечно долго смотрю фотографии, хранящиеся в памяти компьютера и распечатанные. Пересматриваю видео.

Сначала становится легко и весело, от осознания того, что когда-то были эти счастливые моменты.

Потом, мне хочется выть, понимая, что больше никогда этого не будет. Что я больше никогда не смогу обнять Максима… Только холодную, фарфоровую вазу с его прахом.

***

       Я сказал Алёне, что Максим был смыслом моей жизни. Что я всё делал в первую очередь для него. Даже бизнес начал вести только для того, чтобы он, мой мальчик, ни в чём себе не отказывал. Будь я один – спокойно перебился бы на зарплату инженера-программиста.

         Дочка ответила: «Ищи новый смысл. Работа… Внуки…».

     Со смертью Максима, работать я не смог – пропала вся хватка. Поэтому, не смотря на уговоры дочки, махнул рукой. Она и без меня прекрасно справляется.

    Внуки. Со старшим, Гариком, мне не сладить. Спорим больше, чем мирно беседуем. Своенравный он, упёртый, весь в мать. А Алёнка – в меня. Хотя, я вижу, что он мне сопереживает. Но от этого легче не становится.

     Неля. Рыжее солнышко. Однако, иногда мне начинает казаться, что где-то в глубине души, я затаил на неё обиду… Ведь, если бы тогда она не побежала за этим грёбаным голубем… Всё было бы хорошо! Ладно, глупости… Это всего лишь ребёнок.

       Уже четвертый день я забираю её из садика, и привожу домой. Маленькая, наивная, веселится. Хочет играть. А мне не до этого. Сижу на диване, подперев подбородок кулаком, и наблюдаю за ней, глупенькой.

- Неужели тебе совсем не жалко дедушку Максима? – этот вопрос я задал без задней мысли, он сам вырвался у меня, против воли.

- Жалко, что он улетел, - вздыхает Неля и забирается на диван, ко мне.

- Почему же ты веселишься? – кладу ладонь на голову внучке.

- Потому что деда сказал, что ему будет хорошо. Он мне рассказывал, что делает душа, когда из тела улетает. А я ему верю, он никогда мне не врал, - поведала Нелька.

- Хорошо? – горько хмыкаю я. – Значит, ему без меня… там… - показываю пальцем на потолок. – Весело?

- Нет! – воскликнула внучка и села мне на колени. Обняла маленькими ручками за плечи и посмотрела огромными карими глазками на меня. – Дедушка говорил, что ему будет очень не хватать тебя, потому что он тебя любит. Деда Максим сказал мне по секрету, что обязательно позовёт тебя с собой! И вы будете вместе… всегда-всегда! – Неля улыбнулась. Какой наивный ребёнок!

- Я бы очень хотел, чтобы всё было именно так, маленькая, - вздыхаю я, и обнимаю внучку.

***

        На следующую ночь после этого разговора, мне приснился странный сон. Я бегу вверх по горной дороге.  Надо мной бесконечное чёрное небо с точечками звёзд и огромная Луна, бросающая тусклый свет. По одну сторону – стена горы, по другую – обрыв, закрытый невысоким ограждением.

Прищурившись, вижу неподалёку силуэт. До боли знакомый.

- Ахха-ха-ха! – дикий, немного пьяный смех. 

Мелькает мысль: «Макс!» Ускоряюсь и бегу к нему. Он стоял почти на самом краю обрыва, перешагнув через оградку и… смеясь, ссал. Очень в его стиле.

- Максим! – осуждающе качаю головой. Он поворачивается ко мне, и, закончив, подбежал ко мне.

- Костька! – он повис у меня на шее и уткнулся  носом мне в щёку.

- Я уже начал сходить с ума без тебя, - шепчу я, гладя его по спине. – Я не могу… Слышишь… Я не могу без тебя! – восклицаю я, глядя ему в глаза.

На улице темень, но я понимаю, что Макс… он совсем молодой. Ему 18 лет, не больше.

- Я безумно скучал, - эти слова я выдыхаю ему в губы, а потом целую крепко и жадно. Ловлю себя на мысли, что мне 61-летнему мужику, весьма приятно сосаться с 18-летним  пацаном.

- Никогда не уходи больше! – умоляю я.

- Пошли со мной, - Макс улыбается, и, вырвавшись из моих объятий, бежит к чёрной арке непонятно откуда взявшегося тоннеля.

- Стой! Не пущу! – я рванул за ним, но Макс оказался быстрее меня и уже скрылся во мраке арки.

Внутри тоннеля было беспроглядно темно. Я мчался, ориентируясь только на топот Максима и его сбивчивое дыхание.

Вдалеке забрезжил яркий свет. Он начал переливаться всеми цветами радуги. Макс уже подбежал к самому концу тоннеля. Повернулся, и, заметив  меня, махнул рукой. Разбежавшись, он перепрыгнул на другую сторону.

- Костя! – он подпрыгивал и махал руками, подзывая меня.

- Сейчас же возвращайся! – закричал я, подойдя к обрыву шириной в полтора метра, который разделял этот тоннель и странный остров, где стоял Макс.

- Иди сюда, Костенька! Ты же скучал! Мне очень тебя не хватало! – Максим протянул руку. Решаю: «Была не была». Прыгаю.

Неудачно. Нога соскальзывает вниз, и я падаю. Цепляюсь пальцами за край.

- Костя! – Максим, чуть не плача, пытается вытянуть меня вверх, но куда ему, с его силёнками.

Падаю в бездну. Кружится голова. И эхом слышу надрывный крик Макса:

- Я тебя люблю!

      Просыпаюсь в холодном поту. Рядом со мной лежит ваза с прахом. А подушка обслюнявлена. Наверное, это я с ней целовался во сне. Понимаю, что это знак… Но какой?

Приходит мысль, сходить в церковь. Не могу вспомнить, когда я был там в последний раз… Очень давно. Я вообще не религиозный человек.

***

      Решаю поехать в церковь Покрова, что на Бредова. На небольшой служебной стоянке стояли только иномарки. «Поповские», - мысленно усмехаюсь я.

Внутри было светло, красиво и пахло ладаном. Не зная, куда идти, я просто рассматривал иконы с грустными ликами святых.

- Матушка, - обращаюсь к невысокой старушке, которая собирала догоревшие свечи. – Где можно… исповедаться?

Она проводила меня в небольшую комнатку, где попросила подождать отца.

Через некоторое время, внутрь вошёл священнослужитель в чёрной рясе, с большим золотым крестом, висящим на мощной золотой цепи. У него была густая борода лопатой и седые волосы, зачёсанные назад. Он лет на пять-семь старше меня… Его взгляд показался умным и проницательным, поэтому, я понадеялся, что он поймёт меня.

Я представился, а потом начал рассказывать о своём горе:

- Три недели назад, умер мой самый любимый человек, - надавливаю пальцами на глаза, чтобы не заплакать. – Мы прожили с ним сорок лет, и были абсолютно счастливы… А этой ночью мне приснился сон, в котором Макс звал меня с собой…

- Простите… кто? – священник выпучил глаза.

- Максим, мой любимый, который умер, - растолковываю я.

Отец перекрестился, а потом после долгих раздумий, выдал:

- Это светские власти терпимо относятся к содомии, а Православная церковь всегда была против этого извращения.

Закатываю глаза… Япона мать, куда я попал? Что я рассчитывал услышать от этих церковных ханжей? 

- Твой возлюбленный, - продолжил батюшка. – Может позвать тебя только в ад. Потому что содомия – грех, за это и его, и тебя, ждут страшные мытарства, - поучительно сказал он. – Только молитва сможет помочь отмыться от этой грязи.

- Пошёл ты! – шиплю я и вскакиваю с места. – Ну что, поп толоконный лоб, нажрал пузо? – усмехаюсь я. – Разжился иномаркой за счёт пожертвований прихожан?

- Зря так говоришь! – возмущённо пробасил он.

- Что вижу, про то и пою, - фыркаю я, уходя. – Посмотрим, кто из нас в аду будет жариться…

***

     Приехав домой, сажусь на кровать, и беру с полки стоящую в скромной рамке мою любимую фотографию с Максимом. На ней ему всего 23 года. Он смотрит на меня серьёзным взглядом своих безумно красивых серых глаз.

Очерчиваю пальцем контур лица, а потом целую в пухлые губы.

Весь день я пролежал так, в обнимку с вазой и этой фотографией. На телефонные звонки не отвечал.

Вечером приехала Алёнка. Я не хотел открывать дверь, он она была настойчива. Мы молча попили чаю. Она сказала, что сегодня останется со мной. Я кивнул, давая молчаливое согласие, и удалился в свою комнату, прихватив альбом с фотографиями.

До поздней ночи я рассматривал фотки, вспоминая о счастливых днях, проведённых Максом. Прослезившись и пожалев себя, засыпаю, и настраиваюсь на то, чтобы снова увидеть этот же сон.

***

      Я снова бегу по горному серпантину, надеясь встретить Максима. Бесстрашно забегаю в тоннель. Как и в тот раз, в конце забрезжил яркий свет. Задыхаясь, я спешил туда, мечтая об одном: увидеть Макса. Останавливаюсь у самого обрыва и вглядываюсь в даль. Чудеса: по эту сторону арки день, а не густая ночь.

- Макс! – ору я. – Я пришёл! Начинаю нервно кусать пальцы, ожидая моего любимого.

- Костик! – через какое-то время, и гущи странных кустов выбежал Максим. Такой же молодой и красивый. – Иди ко мне, родной! – он падает на колени, и раскрывает руки для объятий. Я поворачиваюсь назад и думаю: «Ну вот, там остаётся дочка, внуки… Я их люблю, конечно… Но я должен быть с Максимом». Уже не во сне, а наяву, я почувствовал, как бешено бьётся моё сердце. Плюнув на этот факт, я разбегаюсь и перепрыгиваю эту расщелину.

В этот момент я почувствовал себя легко, словно меня освободили от оков.

- Ааааа! – заорал я, испытывая чувство невероятной радости и, запрыгнул на Максимку, прижимая его к земле. – Как не хочется просыпаться! – шепчу я, покрывая поцелуями лицо Максима.

- Так ты и не проснёшься, - улыбается он, и сдёргивает с моего хвоста резинку. Мне на лицо падает каскад рыжих волос. Я кладу ладонь на свою щёку и понимаю, что я такой же молодой как и Макс. Мне 18… Осмотрев Малафеева, прихожу к выводу: мы в той же самой одежде, что и в день нашего знакомства… в день нашего первого поцелуя… Получается, в телах 60-летних дедов находились души юнцов?

- Я правда умер? – восторженно спрашиваю я.

- Раз ты здесь… - Максим проводит пальцем по моим губам. – Алёнка плакать будет… - грустно выговаривает он.

- Дочка должна понимать, что смерть принесла мне облегчение… - пожимаю плечами и зарываюсь носом в золотой шевелюре Макса. – Это что, Рай такой? – шёпотом интересуюсь я.

- Дурак, - смеётся Максим. – Нет ни Рая, ни Ада… Всё страдания на Земле, впрочем как и удовольствия… После смерти, достойные души отдыхают. А это… Пространство для нас. Только наша область… - убирает мои волосы за ухо и смотрит мне в глаза. – Когда я только появился, здесь было пусто…  Но теперь… Тебе понравится, - Малафеев подмигнул.

- Значит, мы достойные души? – улыбаюсь я.

- Конечно!  - восклицает Максим, -  Ведь мы пронесли Любовь через всю жизнь.

     Мы поднялись с травы и, взявшись за руки, пошли вперёд. Оказывается, в этом «пространстве» я знаю каждый уголок. Ведь оно состоит из наших любимых с Максимом мест. Ностальгический край.

<SPAN lang=RU style="FONT-SIZE: 10pt; FONT-FAMILY: Verdana; mso-ansi-langu