Рико переминался с ноги на ногу у дверей в кабинет учёного, из-за которой доносилось пиканье мобильного телефона, оповещающие об отправке и приходе сообщений. Только несколько мгновений назад он уверенно и вполне целенаправленно нёсся, но уже у двери решимость исчезла не оставив и капли следа. -Ну чего ты там застыл? – Донеслось насмешливое из кабинета, – Если ты считаешь, что твоё пребывание за дверью проходит незаметно, то фатально ошибаешься. Сначала топаешь как слон, потом стоишь и сопишь - и сопишь. Послышался красивый мягкий смех. Рико сконфужено ступил в помещение лаборатории. Ковальски сидел на за столом откинувшись на спинку кресла, с сотовым в длинных аристократически тонких пальцах. На столе лежали кипы бумаг несколько ручек, карандашей и маркеров. На прозрачных стеклянных столиках стояли пробирки, колбочки, цилиндры, ампулы, бутыли с разноцветными веществами, реактивами и тому подобная химическая ерунда. Это вполне в стиле Ковальски. За спиной учёного стояла доска, тумба с белыми и цветными мелками. У стены в ряд выстроились упирающиеся в потолок шкафы с книгами. Словари с терминами и языками. Книги о физике, химии, математике.… У другой стены тоже стояли два шкафа. Один из них отведён под исторические романы, исторические детективы, некоторые документальные хроники, ещё кое-что. А другой полностью отведён под поэзию. И небольшой диванчик, больше для красоты, чем для непосредственного использования. Правда, иногда, поздними вечерами, можно было застать учёного сидящего на этом диване, поджав под себя ноги, упоенно читающего поэмы… Из задумчивости Рико вывел противный писк мобильного Ковальски, боец-маньяк раздражённо фыркнул и, подойдя к столу, кинул на стол пакетик с конфетами. Учёный отвлёкся от тыканья в кнопки и рассеяно глянул сначала на Рико, потом на стол. В пакетике лежали любимые его мармеладные рыбки. -Эээ… спасибо, тебе Рико.… За какие мои заслуги? Боец тряхнул головой, от чего хохолок на его голове, несмотря на то, что был достаточно короткий, всё равно колыхнулся и что-то невнятно, в своём стиле, пробормотал. -Ооо… ну это мило с твоей стороны, раз просто так. Очень… м-мило… Он с лёгкой улыбкой наблюдал, как Рико обходит его вокруг, справой стороны, проходит мимо доски, создавая лёгкий шорох, касаясь её рукавом формы. Обойдя вокруг, он уселся на край стола и слегка потянул на себя двумя пальцами верхнюю часть слайдера. -Интересно, кто пишет? -Р-р-рон… - Хрипло, но достаточно отчётливо сказал Рико. -Дааа…. Угадал… Он и вправду приятный парень,- Задумчиво пробормотал Ковальски, откинувшись в кресле ещё сильнее и уставившись в потолок, - такой высокоразвитый, да и культурный уровень достаточно высок для юношей его возраста. Ни пагубных привычек, ни вульгарного жаргона. При том в… мм… как это?... батанстве его не обвинишь, - ухмыльнулся он, – да и педантичностью и аккуратностью не отличается. Но очень трудолюбив. Рико опять недовольно фыркнул, копаясь в эсемесках сослуживца. Затем с саркастичной улыбкой, на губах рассечённых огромным тонким шрамом, забормотал что-то понятное одному Ковальски. -Да о чём ты?! Какой бред! – Учёный слабо всплеснул руками. – И ничего я не менялся в лице! Просто.… Ну, это и, правда, моё любимое имя.… Ну чего в этом странного? И ничего я не бледнел! И не краснел. -Чё-то ты недоговариваешь… - с картинным сомнением прищурился Рико, наклонившись почти к самому лицу собеседника. Разумеется, сказал это он по-своему невнятно. Да, как и всё, что он вообще говорит. Просто, сослуживцы привыкли к его, этому способу выражения своих мыслей и стали его уже почти “дословно” понимать. Ковальски доказал научным образом (коим он, по своим словам, объясняет все) то, что говорить физически он может, хоть и сильно повреждены голосовые связки. Проблема в том, что Рико Таким коим он является, на сей день являлся не с рождения, ну, то есть не с детства, ну, по крайней мере, не всю жизнь. Иначе, как сказал учёный, связки голосовые его можно с помощью операционного вмешательства восстановить. Удивительным было не это, учёный набрался оборудования как завезенного, так и само изобретённого и пришёл к шокирующему выводу – повреждённые связки сообщали о своём состоянии только характерной хрипотой в голосе. И всё. Рико должен говорить хрипящим голосом, но чёткими и внятными словами….
Пять лет назад, когда коммандос только начинала работать вместе: -Всё от мозгов. – Подвел итог Ковальски, снимая с Рико провода и электроды. -Точнее от их неисправности? – Уточнил Шкипер. – Рико псих, верно же? Последний резко дёрнулся - снимая последний проводок, Ковальски случайно выдернул с головы Рико несколько волосков. -Н-ну да. Только, думаю, можно менее грубо и более конкретно. – Слегка помявшись, кивнул он и тут же добавил опомнившись. – Прости, эмм…. Рико, ммм… пожалуйста. -брощтпогрщ… - неловко отмахнулся боец, чуть не сшибив со стула вовремя уклонившегося Рядового. -А как более конкретно и менее грубо? – Опасливо отодвигаясь подальше от странного соседа, поинтересовался паренёк. - Умалишённый, шизанутый, психически неуравновешенный, нестабильный, тоже психически?.. ммм… как ещё-то? -Так, боец, давай тут без передёргивания и накрутки! - Шкипер ободряюще приобнял за плечо заметно поникшего Рико, что стоило ему небольших, но всё-таки усилий. Широченные плечи сего бойца было достаточно затруднительно взять в обхват. -Излишней накрутки, скажу тебе… - пробормотал молоденький учёный и снова замолк, тупо уставившись в экран компьютера. -… Немного затянувшееся молчание прервал слегка нетерпеливый голос командира: -Ну же, Ковальски, поэнергичнее! А то от вашего могильного молчания, да и вида - жутко делается! И кстати, прекратите вы уже ради Бога свои ночные эксперименты! Вы на себя давно в зеркало смотрели?! – он дёрнул за халат учёного стоящего с видом в самую последнюю очередь на вид здорового человека. Рассеянным взглядом глядящего в пространство, с огромными синяками под глазами, ссутулено стоявшего и покусывающего кончики безымянного и среднего пальцев. -А? – вздрогнул Ковальски, словно кукла, от толчка, заваливаясь назад. Высоченный парень, (ну не поворачивается у меня рука написать «мужчина») в котором одновременно сочеталась и крепость и хрупкость тела, мог бы уже попрощаться со здоровым позвоночником. Ведь от резкого столкновения пластом падающего тела с бетонным полом что-то хорошее вряд ли может получиться. Вот только за доли секунды среагировавший Рико резко спрыгнул с кушетки и сразу же присев на корточки успел выставить вперёд руки и поймать Ковальски, сразу же прижав его к себе. Затем быстро, в повороте, всё ещё на корточках, перенёс вес с одной ноги на другую и в ещё одном повороте разогнул ноги, и опять, для равновесия, перенеся вес с ноги на ногу, уверенно и ровно встал на обе ноги с учёным на руках, оставив наблюдателей в полном А***. -Чёткое осознание происходящего, мгновенная реакция, секундное составление почти совершенного плана действий в экстремальных условиях, тактика, баланс, высочайший физ уровень - есть. – Ковальски, как ни в чём не бывало слез с рук Рико, невозмутимо откуда-то выудил блокнот и зелёным маркером поставил несколько галочек. -Ковальски?! Немедленно объясниться!!! - Взвыл Шкипер, бросаясь к учёному и за грудки притягивая его к себе. При росте Шкипера 179 и Ковальски в 209-11см, кроме как тянуть последнего вниз командир с таким соотношением не мог. -В-всё п-под контролем, Шкипер, всё так и задумано. Мне необходимо было, таким образом, проверить некоторые показатели. Если бы Рико был предупреждён, должного эффекта бы не получилось, а так…. Ой, Шкипер, бога ради, прекратите! Я же так и по-настоящему упасть могу! -Вон, и Рико уж ловить приготовился. – Радостно воскликнул Рядовой, уже начинающий постепенно питать к будущему другу симпатию. -Удивительно… Поразительно… - Ковальски чуть ли не носом прижался к экрану, и, не веря своим глазам, уставился туда. -Что? – Рядовой подполз по кушетке на четвереньках поближе к учёному. -Что там, Ковальски? Шкипер, Рядовой и даже Рико уставились в экран, видя там нечто по принципу «гляжу в книгу – вижу фигу». -Не знаю как вам, но мне это кажется это чем-то, сверхъестественным! -ДА, ЧТО ТАМ ТАКОЕЕЕ?!?! А!?! От вопя с двух сторон в оба уха, Ковальски, чуть не скончавшись от разрыва перепонок, а за одно и со страху, пошатнулся. Но оперившись на подставленные Рико, крепкие ручища, громко икнув, быстренько пришел в себя и, вытащив карандашик, ткнул им в экран, стараясь говорить на как можно более понятном для простых смертных языке: -Записывающий и сохраняющий показатели перебор и кардео датчик на теле Рико, - Учёный отвёл в сторону левую часть расстегнутой рубашки и показал на маленький квадратик 5х5 см, наклеенный на левую сторону груди бойца, - ОН НЕ ЗАСЁК ЗА ВСЁ ЕГО ДЕЙТВИЕ ЗНАЧИТЕЛЬНОГО УЧАЩЕНИЯ ПУЛЬСА! -И что это значит? – Вклинился в восторженные фантазии учёного командир.
Сейчас Рико сидел и прожигал Ковальски взглядом. -Рико, и тебе это нужно? – Вяло отбивался Ковальски. -Да. -Зачем?… Ой, Рико, убери руки! Боец раскинул в стороны халат и быстрыми движениями запустил ледяные руки под майку, прижался к неестественно горячим бокам Ковальски и…(а фиг вам, это не яой!) начал его щекотать. -Ахахаахаахаха! Рико прекрати! Ха-ха-ха! Остановись! Хахахааххха! Отставить же, боец! -Говори! -Аххха…. Ммм… прекрати…. Пожалуйста.… Расскажу… всё… прекрати… Голос учёного сорвался на шёпот с придыханием, спина выгнулась, закрытые веки дергались, щёки покраснели, тонкие пальцы лихорадочно схватили толстые запястья Рико. Солдат испуганно отдернул руки. Ковальски выдохнул и, стекая по спинке кресла, приоткрыл глаза. Рико несколько секунд не моргая, ошарашено смотрел на него, но поймав на себе его взгляд, тут же принял обычное и более или менее спокойное выражение. -Хорошо. Был в моей жизни, в юности, в детстве.… У отца, - Ковальски вздрогнул и как-то даже побледнел, – одного из вышибал было такое имя. Он обычно, в отличие от остальных, на всякий случай приставленных ко мне, был ближе что ли.… Как… более близкий человек. Гулял со мной, играл, развлекал. Был ближе ко мне с самого моего принятия. Хоть мне и было, там… поначалу 10-13 лет, играть я не любил, с самого раннего детства. И потому мне его внимание казалось чрезмерным и даже навязчивым. Я его, побаиваясь, избегал, но потом понял и принял его искренность. Мне он понравился. Я сам стал к нему тянуться. Другие тоже были, приемлемы в отношениях, их было человека три. Но потом я с отцом поговорил, ну, и он его одного и оставил. Он был самым, наверное, нет, точно, самым дорогим человеком для меня. После отца. Рико помрачнел. Он знал - не о биологическом отце речь идёт. Так же он знал, что воспоминания о прошлом не самая любимая тема Ковальски. Боец смутился, ему было стыдно и совестно от того, что он заставил учёного вспоминать об этом. Но дальше, Ковальски сказал то, от чего Рико стало ещё больше не по себе. -Знаешь, Рико, ты, когда-нибудь слышал поговорку о том, что человек слишком поздно понимает, что любит, тех, кого теряет? По-настоящему. Намного сильнее, чем он думает, при их жизни… Рико сгорбился, так, что смог достать головой, до руки, опирающейся о коленку, и закрыть ею себе рот. У него уже не было, ни сил, ни совести, слушать дальше. Ковальски же не останавливался, ни щадя, ни себя, ни слушателя. Он уже закрыл дёргающимися веками глаза и дрожащими губами продолжал: -Таков уж человек.… По-настоящему он дорожит только тем, что у него отнимают. Таких поговорок много. Все они очень красивые. Так вот.… Ну, в общем-то, вы и так всё знаете, только без имён. Рон и всех папиных телохранителей самый молодой, но это не помешало ему отдать свою жизнь за… нашу с отцом. Правда, не помогло. Отец всё равно оказался ранен. Потом скончался. Короче, стандартный сюжет для тупого, и даже не обязательно дешевого американского триллера, боевика, и т.д. вкупе с драмой. Потом герой всю оставшуюся дорогу будет искать возможность мести. Только кому это надо?.. Ковальски сильно и видимо болезненно закусил нижнюю губу. О чём свидетельствовало её мертвенное побеление. Веки учёного в очередной раз дрогнули и из-под них тонкими струйками потекли слёзы. Он быстро наклонил голову, вытер их тыльной стороной руки и надавил указательным и большим пальцами на глаза. У Рико сжалось сердце, он повернул ученого, сидящего на кресле, спиной, обняв за плечи, прижал к себе и положил его голову себе на плечо, запуская пальцы ему в волосы. Такие длинные, мягкие, густые и очень вкусно пахнущие. -Омгх! – Маньяк резко дёрнулся. Голова учёного буквально горела огнём.
-Ну, вот и славненько! Наконец-то мы пришли в себя! Ковальски, ну ты всех и напугал! – Мягкий радостный голос Марлин и холодное мокрое прикосновение компресса к голове окончательно привели учёного в себя. -Где? Кто? Чего? – с трудом пролепетал он. -Боец, ты как в порядке? – Шкипер обеспокоенно склонился над ним. – Рико сказал, ты потерял сознание прямо в кабинете. Сидя в кресле. -В порядке!? Ты хоть понимаешь, что ты спрашиваешь?! – Вспылила Марлин, подскочив к прифигевшему командиру. – Температура под тридцать девять! Да ещё и вы сказали, что он высокую температуру не переносит! -Ладно-ладно! Я же… -Шкипер, Марлин, всё в норме, я хорошо себя чувствую. – Поспешил вступиться за командира, на которого уже замахнулась Марлин, Ковальски. В подтверждение своих слов он даже попытался приподняться на локтях, но стоило голове лишь чуть-чуть привстать с подушки, как в глазах все поплыло, голова закружилась, заболела, мышцы обмякли, ощущение отсутствия гравитации и реальности, учёный со стоном рухнул обратно в подушки. -Ковальски!? – со всех сторон послышался унисон обеспокоенных вскриков. -Шкипер! Это из-за тебя! Это Рико значит сюда запускать нельзя!? Эт тя нельзя! -Марлин! Не надо! Пожалуйста, это же не Шкипер виноват. Не кричи - голова болит. -Прости! – Девушка сменила гнев на милость, и крик на шёпот, наглаживая учёного по голове ногтями. – Ну, а кто? Шкипер не должен был заставлять вас стоять на посту в ливень, потому что он, видите ли, он ключи дома оставил! -Заболел из всех только Ковальски… - Попытался оправдаться командир, но наткнувшись взглядом на Марлин, смиренно опустил голову и, отдав честь, пробормотал учёному, - Прими мои извинения. Виноват - я. И должен понести наказание… Ну, а так как я здесь по званию старший, - Угрожающий взгляд. – Да я шучу, шучу! Прости Ковальски. Из-за меня подорвалось твоё здоровье, а значит и боеспособность. Я буду считать своим долгом, сделать все, для твоего выздоровления! -Да ладно Шкипер!.. -Я серьёзно! -Оу…
Прошло уже, дня два, о прошествии и наступлении которых, Ковальски мог ориентироваться только по свету от солнца или луны из окна у кровати. Сколько времени он не знал. Правда над дверью висели часы, но элементарно перевернуться на живот и задрать голову, дабы взглянуть на них, сейчас, казалось чем-то из ряда вон выходящим. Но со временем учёный научился отмерять время, элементарно запоминая распорядок процедур, творимых сослуживцами. Периодически в комнату заходили Шкипер, Марлин или Рядовой. Стоило появиться Рико, тут же, почему-то, возникал командир и утаскивал того за шкирку, раньше, чем тот успевал дойти до изголовья. Было ужасно скучно, жизнь была однообразна. Прошло лишь два дня, но казалось, намнооого больше… Не была возможна хоть какая-то самореализация, да и невозможность чего-то изобретать была хуже всякой пытки. Просто нечем заняться! Заснул, проснулся, смерил температуру, принял лекарство, насморк бесит, уснул, проснулся, ночь, все спят, голова болит, опять попытки уснуть, нифига, насморк, к утру, интуитивно, ни малейшего желания смотреть в зеркало, о, пришёл врач, чёт новенькое, зато ни чё нового не сказал, уснул, проснулся, Марлин квохчет о том, что совсем ничего есть нельзя, отмахнулся, уснул. Проснулся от шума и шороха, но глаза открыл намного позже: -Мм? Кто здесь? Ответа нет, зато на столике подносик, с чашечками, кружкой, тарелочкой, и… о, мобильник! Ковальски потянулся и, достав аппарат, уткнулся в него: « Прив! Будить не хотел. Я, когда тебе это нес, Марлин и Шкипер скрутили, и заставили тебе ещё и мед с вареньем отнести. Рико им пытался объяснить, что, кажется, к меду у тебя непереносимость, а варенье ты яблочное любишь, а не малиновое, но они слушать не стали, а Шкиппа куда-то опять Рико послал. Чай зелёный, булочка сырная. Вряд ли ты больше съешь. Давай. Приятного аппетита :*» Учёный невольно улыбнулся: «Откуда Рико, столько обо всех, да и в частности обо мне столько знает?» Двигаться было очень трудно и больно, но организм, так истосковавшийся по нормальным напиткам и еде, пересилил боль, и, вот Ковальски, уже полусидя, набивал себе рот рогаликом и запивал его обалденно вкусным чаем. Эта мысль, вдруг, заставила его поперхнуться. Отчаянно откашлявшись, он обратно рухнул в подушки – силы, вновь, окончательно оставили. Благо, он успел поставить кружку, обратно, на стол. Чай готовил Рико. Для него. Специально для него. Догадаться было не сложно. Как сам ученый заваривает его себе, кто другой или Рико. Разница огромна. Даже используя то же самое, что использует сослуживец - так же не получается. Да, и, потом, Шкипер пьёт только кофе, жутко крепкий. Рико чёрный чай, тоже крепкий, у Рядового от него аж голова закружилась, как Рико ему попробовать дал. Он туда кроме чая ещё, что-то добавляет. Самый младший сослуживец вообще какао или шоколад горячий предпочитает. Марлин, кажется, «Каркаде».… В общем, никто кроме него зелёный не пьёт. Допив, все-таки, и доев, так, как и предсказал маньяк, не притронувшись к мёду и варенью, учёный, раскинув ноги и руки, скинул с себя одеяло. От чая стало слишком жарко, и, видимо, ещё опускалась температура. Левая рука, его свесилась в кровати, и, случайно, что-то нащупала под ней. Что-то твердое, прямоугольное… - Книга! – осенило его. Ковальски спешно вытащил её из-под кровати и начал вертеть в руках. Снаружи она полностью заклеена специальной белой обложкой. Предисловия, что удивительно, ни на первых, ни на последних страницах не было. Так, что понять, о чём она было невозможно. А, нет! Возможно, оказалось. Книга была на 600 страниц, и, на 230той была закладка. А, на 231ой иллюстрация: корабль, как видимо, пиратский. Мужчина за штурвалом – капитан, коротко остриженные волосы не было видно под банданой и треуголкой. Расстёгнутая по грудь рубашка с широкими рукавами, жилет, ремни крест-накрест, два пистолета, шпага. Далее тела невидно. Ну, в общем, стандартный набор. Вкупе со злобно-дерзкой лыбой. «Удивительно, какой опрятный пират, - сам не зная почему, отметил, с улыбкой Ковальски. – автор, ну и иллюстратор, видимо – женщина. Пфф! – В свойственной себе манере, издевательски насмешливо усмехнулся. – Никакой растительности у взрослого мужчины не на груди, не на лице... Ик! – до него только, что дошла смехотворность этого заявления». Проведя рукой по собственным идеально гладким подбородку и груди, он, смущенно покусывая щеку, отвел глаза. Потом, по шею укрывшись, вытащил руки и продолжил изучать картинку. «Разница! Разница – есть! Эт я, а эт он! Мм.… О! Хоть Шкипера возьми! Хотя, Шкипера он намного младше, а сейчас.… А, нет! Это же те времена! Там, это мужланство было в уважении. Нет, автор точно – женщина. Поди, очередной любовный роман! Какая-нибудь девица симпатишная, может даже принцесса, влюбится, а батя против будет. И уплывут они за тридевять земель, и будут жить долго и счастливо! Пфф! Идиотизм. – Учёный уже пренебрежительно решил засунуть эту книгу куда подальше, но, что-то его остановило - элементарно задолбавшая скука. - Ноо… Но, нужно же что-нибудь почитать, что ли. Я же здесь от скуки загнусь!» И тут ещё кое-что привлекло на той картинке его внимание. Человек. Привязанный к мачте. Ковальски поднёс книгу к, уже подослабшим от болезни, глазам. «Слишком мелко, – пробормотал он, - надо бы полистать – не просто так, он там в…висит». Полистал, так, полистал. В общем-то, он угадал почти всё, и то, что книга о пиратах, и то, что этот человек, там, висит не просто так, и, что эта книга – любовный роман. Но ошибся он кардинально, в том, что он поставил, плюс, когда там, стоял минус. Поняв сие он, чуть сдерживая вопли омерзения, с размаху зафутболил книгу под кровать . Пару секунд лежа наедине со своей болью физической, а теперь ещё и моральной. «ТАКИЕ книги существуют!!! Кошмар! Это аморально!» К истерике прибавился озноб. Закутавшись в одеяло почти с головой, учёный не заметил, как уснул. Проснулся он опять же от шороха, но на этот раз глаза он открыл сразу. Как он понял, тогда, он уснул, а проснулся позже, когда Рядовой уже ушёл. Его глазам предстала каштановая макушка Марлин. -Ты чего? – Сипло поинтересовался Ковальски. -А? Ой! Ты проснулся? Я разбудила тебя? Извини, я просто кое-что потеряла… - Девушка не поднимая головы, отчаянно шарила под кроватью руками. -Оригинальный способ вымыть пол. – Не сразу врубившись, оценил учёный гений. -Нет, я же говорю, я кое-что потеряла. Эмм… Ковальски, вопрос, конечно глупый, но ты не видел случайно где-то здесь книжку? Очень важно! -Нет. – Ляпнул тот, не подумав, правда, секунду спустя до него дошёл вопрос. Он, видимо, сильно изменился в лице, так, что Марлин видимо засомневавшись в искренности собеседника, уточнила: «Точно не видел? Беленькая такая? А5? Толстенькая? С закладкой? -Нет, - уже сознательно соврал Ковальски. – А что? Что-то важное? -Очень. Никому бы в руки только не попалась… - вся в себе, бормотала она. -К примеру, Рико или Рядовому? – с ноткой язвительности в полголоса поинтересовался учёный, поднимаясь на локте. -Да... Всё-таки видел! Где она!? Отдавай! -Оййххх… Марлин, ни кричи. Голова же, ну, раскалывается… - Страдальчески и искренне (!) поморщился. -О, боже! Прости, родненький! Милый мой, извини. – Девушка упала рядом с ним на колени и принялась наглаживать по голове. – Ложись, тебе нельзя вставать. У тебя? Ты читал? -Нет, говорю же, нет. Зачем мне тебе врать? – Толи от вранья, то ли от чрезмерной заботливости Марлин, но учёный сильно смутился и даже покраснел. -Прости. Ну, прости. Я сама не знаю, что на меня нашло. Ох, да у тебя опять жар. Лежи-лежи. Я её видимо в другом месте оставила. Спи. Не думай не о чем. Когда она была уже в дверях, у учёного зазудел естествоиспытатель -исследователь: -Марлин, а что там? -Где? -Ну, в книге? -А, да нет, ничего. -Ну а всё-таки? Нечто важное? -Да нет, Шкиперу просто почитать книжку хотела. -Ш…Ш…Шк-к-киперу?!? – Учёный поперхнулся собственным кашлем. -Ну, да, а что? -Я кашляю. – Со всей мрачностью, на которую только способен, Ковальски задрал голову, что бы увить лицо Марлин. -А. Ну, простая книга… история, войны, и тому подобное. – С поражающим спокойствием, врала она. -И ты такое читаешь? -Ну, а что? Мои интересы весьма различны. -Ага… Очень… -Спи.
Ковальски уже минут двадцать лежал, не шевелясь, лишь нервно отстукивая, рукой об руку, ритм какой-то мелодии, и не желая признавать, того что ему жутко зудит почитать ту книгу. Когда, уже пятая идея ритма истекла, нервы ученого сдали. Он перевернулся на живот и начал шарить рукой в узкой щели, между кроватью и стеной. Койка была достаточно широкой, и, поэтому Марлин не смогла рукой достать до стенки, где, как раз и лежала та самая заветная книжница. Выудив её он, резко раскрыв её на первой странице, раздражённый собственной безвольностью и безнравственностью, погрузился в чтение. Причиной внезапного отвращения к книге, Ковальски, была вызвана как раз таки из-за причастности того висящего на мачте мужчины. Парня. На одной из первых иллюстраций был изображена погрузка на корабль. Рядом стояли и разговаривали двое мужчин: постарше и помладше. Оба, судя по одеяниям, являлись католическими священнослужителями. Старший, с кустистой бородкой, лет 45-50, что-то, с улыбкой, говорил тому, что помладше, лет 20-25. Если свериться с текстом, то, он напутствовал его в предстоящем путешествии. Благословлял. Желал удачного пути. Но, удачному путешествию в дальний свет не суждено было случиться. Увы, на корабль напали пираты, разграбили и потопили его. Перерезали всех, но одного, оставили - капитан не дал. И по какому-то «случайному» совпадению этим кем-то оказался тот самый парень с первых картинок. Его-то и привязали к той мачте. В общем-то, ничего, всё начинается. Но дальше… Далее, этот мужчина три дня и три ночи висит, на этой мачте, голодный, холодный, одежда растрёпана. «На лице, ранее идеально гладком, выступила несколькодневная, мягкая юношеская щетина. Измождённое усталостью лицо осунулось. Щёки, некогда пухлые, болезненно впали. Губы потрескались. Юноша, не преставал возносить к Господу молитвы. Просил прощения, за то, что не смог выполнить своего задания, подвел наставника, потерял жизни своих, ни в чем не повинных людей, и вопрошал, от чего же ОН оставил его в живых. Зачем? Что бы ему отмучиться за людей, которые незаслуженно, по его вине, погибли? Пускай так. Он с не опороченной честью перенесёт все те муки, которые ему определены. Но, со временем, он начал понимать, что жив, остался не по Господней воле, а по воле самого Дьявола. А Господь оставил его. Нет! Не может быть! Эти ужасные порочные мысли внесли в его голову грязные пираты – дьявольские отродья! Кошмарные, грязные физически и душевно. Но, нет, не души в их бренных телах. Смеющиеся над ним, похотливые твари! Нет, он выше этого приземлённого страха. И… В лице капитана он, постепенно начал улавливать нотки жалости, возможное спасение.… Хотя, нет. Такому существу как он чужда жалость! Тому, кто лично перерезал половину священников судна, да и кто знает, сколько ещё невинных душ он погубил? Сколько ещё тел, по его вине стали кормом для кровожадных акул? Зачем сын дьявола сохранил ему жизнь? Чтобы было, над кем измываться его шавкам? Почему, тогда именно он? И почему он разгоняет их и грозится вскрыть им животы? Он планируется для собственноличного его развлечения? О, ужасно грязные мысли! За что, за что ему это все? Но капитан, со временем, и вправду, стал проявлять к пленнику все больший интерес. Наблюдал за ним из окна каюты, с капитанского мостика. Да и, отдал приказ, одному молоденькому парнишке, ненамного помладше самого священника, кормить и поить того. И как бы не была велика гордыня его, многодневный голод дал о себе знать. Забавно было наблюдать за тем как жадно этот «чересчур принципиальный» святоша, привязанный по рукам и ногам, поглощает их «грязную» пищу. Хотя, от этой его правильности много чего осталось, хотя бы то, что он наотрез отказывался пить спиртное, и, приходилось переводить, специально на него, воду. Правда, ел и пил он не много, совсем мало. Почему, капитан, так и не понял. Он, ради эксперимента на стойкость, даже отдал приказ не поить его ни чем, ждал, пока он сам не согласится пить ром. Так и не согласился. На четвертый день в капитане подняла голову жалость. С ним, действительно, с тех самых пор, как священник оказался на корабле, творилось что-то странное. Не испытываемое им раньше. И это ему нравилось. А ещё, по вечерам, часто можно было увидеть парня, смиренно склонившего голову и закрывшего глаза, одними губами, что-то шепчущего. “Молитвы, – Пояснил капитану, как-то, его старый товарищ, «правая рука», - к богу обращения. Они всегда молятся чуть что. Такие они, мать их!” “А о чём они молятся? – Спросил капитан, глядя в окно”. ”Э-э-э…! Чёрт их знает! – Скривился тот. – А какая тебе, в общем-то, разница? Почему интересуешься?” “Да нет, просто... Давно зудело, что он там делает? Кому, что, говорит? Не слышно, ведь, ни черта!” “Признавайся, понравился гадёныш! А!?” “Эх.… Да кому ж он не понравится? Вон, черти, вокруг него круги нарезают! Гонять устал! Мордаха-то, какая смазливая!” “Ну, и что сидишь? Иди, отвязывай!” “Считаешь?” “Ну, а что? Нет, что ли скажешь? Не это ли наш девиз «Хочешь, нравится – бери!»” » В общем, после этого недолгого, и, наверное, не совсем «пиратского», диалога, где-то на сотой странице, всё и началось. Одна из следующих иллюстраций была такого содержания: священник стоит привязанный все к той же мачте, но стоя уже на палубе обоими ногами, капитан, почти вплотную стоя к нему, чуть приподнял ему за подбородок, к себе, голову, другой взявшись за его ремень, притягивал к себе. Опять же, сверяясь с текстом – священник: «Любую душу, даже такую, как твою, можно спасти!» Пират: «Вот, этим мы с тобой, сейчас, и займёмся, святоша. Отпустишь мои грехи, и, примешь, заодно, и парочку на себя». Наверное, и так, уже понятно, о чем дальнейшее содержание книги. И это, должно в исчерпывающей степени объяснить реакцию и Ковальски и Марлин. Кстати, опустив постельные сцены можно лишиться доброй половины книги. И, тем не менее, сейчас, учёный во все глаза, с видимо, донельзя затуманенным болезнью рассудком, читал эту книженцию, прерываясь лишь для того, чтобы запихнув книгу под ноги, притвориться спящим, когда кто-то заявится проверять его самочувствие. А что? Какой садист полезет к спящему Ковальски – Шкиппа - существо возвышенное, как вломит кому, по первое число, тот всю жизнь отхаркиваться будет. Так, командир, в третьем лице, о себе и заявил. Проверив, что гений науки спит, этот «кто-то» со спокойной душой исчезнет с горизонта, а больной, продолжит чтение. На следующий день, от книги осталась лишь пятая её часть. А Ковальски на удивление полегчало, вот, только дико болели глаза. Уже часов пять он не мог ничего читать, просто смотреть в пространство, даже не фокусируя взгляда, было мучительно больно. Потому приходилось думать, размышлять, обо всём на свете, кроме книги. Получалось. По крайней мере, после того, как, дверь аккуратно открылась, и, не закрылась. Послышалось тихое посапывание смещённой перегородки носа. Рико тихо, на корточках, сидел в дверях. Молча смотрел на и самого боящегося пошевелиться Ковальски. Сидел и смотрел. Казалось, он чувствует, что тот не спит, только притворяется. И даже, казалось, что он хочет что-то ему сказать, но не может. Но они чувствовали друг друга, и это ни кому не казалось. Было на Яву. Такая незримая связь, уже один раз получалось наладить. Она пугала и завораживала. Тогда, у бассейна. Учёный уснул, загорая, а, когда проснулся, первое, что он увидел, были – глаза Рико. Глубокие, как море, омут, в котором с головой тонул Ковальски, полные непонятного, неизведанного, нового. Как дверь в другое измерение. И, когда, казалось, что вот-вот, она откроется. И вот он Рико, другой, изнутри, такой, каким его ещё никто не видел, как великая тайна Стоунхенджа или Египетских пирамид или ещё чего! Стоит только потянуться рукой! Как, всё оборвалось... Благодаря Марлин ищущей Шкипера. Дверь так и осталась закрыта. Шанс открытия самой таинственной и странной личности всей его жизни, живущей, вот тут, под боком, опять отодвинулся на неопределённое время. Кипела, внутри него истерическая злость, по одной вытягивающая жилы. Сейчас стоило лишь повернуться и встретиться с ним взглядом, но, было страшно даже пошевелить хотя бы одним мускулом на лице. Ведь Рико, именно ему учёный посвятил целый ряд экспериментов. Долгих и томительных. Он с, навязавшимся Рядовым, даже под благовидным предлогом даже умудрились отпроситься у Шкипера под каким-то там предлогом. И нарыв кой-какую инфу, отправились на поиски той, с которой в «прошлой жизни» Рико, как принято называть его существование до взрыва, был в связи. Хотя, не при нём, не без него, об этом разговаривать не принято. Шкиппа, на тему на эту объявил мораторий, так сказать. Потому и пришлось соврать. Что-то про очередных дядюшку и тётушку Рядового. Шкипер дико не любит всяких там родственников своих бойцов. И потому, под предлогом того, что если не он к ним, так они к нему, а Ковальски в провожатые, на пару деньков им удалось смотаться в спальные районы Вашингтона. Какое «интересное» совпадение, а? Да ведь не об этом речь, связь, неземная, выше понимания человека с сугубо научным складом ума – о ней. И о надежде сократить, приблизить её. -Так! Что тут твориться!? Что ты творишь, а? Что я тебе говорил? Ему покой нужен! Доиграешься же! Отправлю! – Свистящий шёпот Шкипера, тихое поскуливание Рико, и шорох одежды по полу. Всё. Всё! Всё опять обломилось! С того момента учёный и не мог ни о чем и не о ком больше думать. Он сидел на кровати, подтянув к подбородку колени и обхватив их руками. Он не думал даже о том, что кто подумает застав смертельно больного Ковальски, неспособного даже привстать на кровати, чтобы не потерять сознание, столь спокойно восседающего на оной. -Привет. Тебе уже лучше? Я рад. Не помешаю? – Вклинился в его размышления голос младшего сослуживца. -Ох, Рядовой? Здравствуй. Да, мне уже лучше. Конечно, не помешаешь, заходи. Юноша, подойдя к кровати, обнял учёного и устроился рядом, на полу. -У тебя всё равно температура. Тебе лучше лежать. -А-а-а!.. – Вяло отмахнулся тот. – Смысл? Бактерии по организму не разгонять? Они уже и так в каждом квадратном сантиметре моего тела. Мозгами уже, поди, завладели. Да и потом, я таблеток уже выпил, они щас, этим насекомым «Чпок!» по голове и усе. Рядовой захихикал, ученый в оценку шутки тоже улыбнулся. -Да чего ты на полу сидишь? Один выздороветь не успеет, так другой загнётся? Нее, не пойдет. Садись. Ты всё равно в чистом. – Ковальски пододвинулся, и парнишка, без долгих уговоров, быстренько устроился рядом. -Слушай, Ковальски, знаешь, что? -Нет. -Я вот, сегодня, с утра, вспоминал о нашей с тобой поездке. И люди ещё утверждают о невозможности существования телепатии? -Не поверишь Рядовой – я тоже… -Да ну? -Ага. И ничего кроме парочки трупов, эгоистичной дамочки, и шизанутого тестя, и кучи нервов, это нам не принесло… -Ага, и последующего отправления в штаб. Опять же нервы. -Особенно Шкиперские. А ещё мои деньги на счёте. Немного, правда. Чисто символически. -Что, Паук все-таки добрался? -Ха! Он зараза, упертый – докуда угодно доберётся. Про тебя спрашивал. -Ой! -Не бойся, я ему тебя не отдам. Ещё один этому гарант – Шкипер. Он-то тебя точно никому не отдаст. А у Шкипера Рико. Мы за тебя горой. -Да уж… - Поёжился рядовой, математик, ободряюще приобнял его за плечо. – Рико, а почему Рико? -То есть? Почему его так назвали? Это не у меня спрашивать надо… А, ты об этом… Ну, мы же тогда уже и говорили… Рядовой, как и «тогда» заметил, что стоит упомянуть о маньяке, Ковальски впадает в какую-то приятную, и до жути несвойственную ему, меланхолию. Именно потому, что учёный чуть не влетел в столб за рулём, они эту тему и закрыли. Почему-то Рядовой ощущал какое-то странное чувство, когда наблюдал за Ковальски, ставящем эксперименты на Рико. Находясь вместе они, как-то… дополняли картину друг друга, что ли. Такие разные, непохожие ни в чём. Идущие на странные уступки, друг другу. И видимо сам ученый думал о том же самом. Выдавая, сам того не желая, себя, всем своим видом. -А почему, он у тебя в кабинете был? Тот же, вроде, не для экспериментов… -Нет. Не для экспериментов… -Знаешь что, отдыхай, пожалуй. Я тебя слишком своими распорами утомляю. Да?
К вечеру не было ни малейшего намёка на хорошее настроение. Глаза болели, но оставшиеся сто страниц все-таки были дочитаны нисколько минут назад. Погано все кончилось – капитан погиб защищая жизнь священника, его наставника и какого-то там высокопоставленного Отца, от таких же пиратов, как и он с верной до конца ему командой. Корабль и команда остались парню. Финальные строчки были: “Юноша стоял на носу корабля, прижимая к груди капитанскую шляпу возлюбленного, и, глядя на красный закат. Кроваво красный, как в тот их первый вечер, вдвоем. Солёные жемчужины слёз попадали в рот, длинные тёмные волосы развивались на ветру. «Я, говорил тебе тогда, что любая душа может спастись. И не верил в это глядя в глубокие твои чёрные, грешные и бездушные глаза. Я не, был уверен в том, что свои грехи ты можешь искупить, и было бы кому их отпустить. Но ошибался. Святой Отец благословил душу твою. И отпустил мою. Ты навсегда останешься в сердцах твоей команды, и, в моём…” Учёный лежал, пластом на кровати, с руками по швам, лицом в подушку, накрывшись сверху второй, вспоминая, и покрывая себя с головой матами. Ну как его угораздило почитать эту хрень!? Оставившую на его больную, и физически и морально, голову неизгладимую психологическую травму. Нет, ну надо же! Эротическая гей-драма, с откровенным сексом! Нееет.… Это ненормально! Кстати, о психологических травмах. Учёный умудрился даже узнать, кто ЭТО написал. На соседней странице, там, где издательство, иллюстраторы, редакторы и тому подобные был и автор. Просто, Ковальски, до самого последнего был уверен в том, что автор этот – женщина. И периодически из него вылетали такие фразы: «Пффф! Женщины! Варварство какое-то! Да знал бы N, что они тут пишут!» N этот, был известным писателем, пишущем, как раз таки о пиратах. Приключенческие романы. Читать их было захватывающе интересно. Но это! В общем, чтобы не растягивать: Ковальски увидел на страничке имя автора, наверное, понятно, кто им являлся, и сейчас, прибывал в удавляющем культурном шоке. Как такое вообще может быть ум гения никак не мог, переварив вывести в разумное логическое объяснение. А что было написано в «пару строчек от автора»… “Хоть круг моих читателей, и, весьма широк, контингент в основном состоит из юношей и взрослых мужчин. Впрочем, не малой его частью являются и юные представительниц прекрасного пола, любящих захватывающие приключенческие произведения без единого намека на «Любовные розовые слёзы». К моей радости сейчас представления о цветках нашей мужской жизни не такие как раньше – сладенькие куколки, все под одну гребёнку. Сейчас леди намного разносторонней. От гламурных красавиц, до волевых и боевых атаманок. Феминисток. И я в этом ничего плохого не вижу. Главное, чтобы они не забыли, кем являлись от рождения. Так, вот, я решил привлечь и разносторонних мадмуазель. Специально для них написав романтические произведения. Возможно, в чем-то переходя установленные моральные рамки приличия. Чего же в этом плохого? Рейтинг читаемости после их выпуска в печать взлетел до небес! С фабрик выходят огромные тиражи книг! И я без тени смущения скажу, что романы и вправду великолепные!” -Великолепные… - Прерывисто стенал Ковальски. – Варварство! Пираты и священники - гомосеки! Да, я не лучше - роман бабский, истерическим захлёбом вцепился. О, ужас! Что со мной!? Неужели простуда так на мозги действует!? Тогда мне и не надо было этим «отупляющим лучами» мозги напрягать. В конце концов, всё к одному свелось. Но какая-то странная, всё-таки, история… Знакомая, в чём-то… -Как дела? Как самочувствие? Я тебе морсику принесла. Ты чего, там закопался? -Привет Марлин… - Ученый не спешил освобождать отёкшее лицо. – Спасибо. -Так и не вылезешь? – Тихий «звяк» кружки о стеклянный стол. – Неудобно с твоей спиной разговаривать. -У-у… -Ясно. – Судя по шагам девушка, без особых докалупываний, решила двинуться к выходу. -Марлин… -А? -Ты всё ещё ищешь свою книгу? -Ну, да. -Я могу и ошибаться, но… посмотри на третьей полки сверху, шкафа. Пятая слева. Белая. Шаги. -Ой! И вправду! Она! Ой, Ковальски, спасибо! -Я её ещё вчера вечером заметил. Наверное, кто-то нашёл и, приняв за мою, убрал. -Спасибо ещё раз! Не представляешь, как много это для меня значит! -Наверное… Приятного прочтения. – Совсем снизив голос, чтобы не слышал никто, кроме подушки. – Надеюсь, тебе она принесёт столько же удовольствия, сколько принесла мне…
:*» 
